| Артём Липатов |  |
В Москву приезжает известный немецкий джазмен — трубач и клавшник Себастьян Студницки (Sebastian Studnitzky; по-немецки его фамилия произносится Штудницки. — Ред.). Участник Jazzanova и Mezzoforte приезжает с новейшим собственным проектом Memento, в которым воедино сплелись академическая музыка, джаз и электроника. В преддверии концерта в Доме Кино 16 ноября мы связались с музыкантом, только что вернувшимся домой в Германию с Международного джазового фестиваля в Баку.
Как прошло выступление в Баку, какие впечатления?
— Всё было прекрасно, я представлял там свой новейший проект, Memento, выступал с местным струнным квартетом, всё прошло более чем прекрасно!
Давайте начнем сначала, от корней, так сказать. Как рождалась ваша страсть к музыке, как вы стали музыкантом?
— Мой отец — дирижёр, и ещё он возглавлял музыкальную школу, так что мои отношения с музыкой начались очень рано. На фортепиано я начал играть в четыре года, на трубе — в девять; начинал я, понятно, с классической музыки, потом увлёкся джазом — и какое-то время на рояле играл классическую музыку, а на трубе — джаз. Джазовую трубу я изучал сначала в Штутгарте, затем в США, в Бостоне, в колледже Бёркли. Изучал композицию, оркестровку…
То есть вопрос, чем заниматься, перед вами не стоял?
— Да, все было ясно с малых лет.
И не было никакого внутреннего противоречия?
— Нет, абсолютно никакого. Потом, родители всегда поддерживали меня: ведь начать заниматься музыкой в четыре года — это было моё собственное желание. Единственное, когда пришлось побороться — это когда я решил играть джаз, это правда.
Вы были участником многих коллективов, у вас есть собственное трио, но вот что интересно — я впервые узнал ваше имя по компакт-диску, выпущенному в России в 2000 году. Странно, правда? Это был альбом группы Orbit Experience.
— Как же, как же! Это история довольно забавная. И чтобы её рассказать, надо вернуться не на семнадцать лет назад, а на все двадцать. Я выступал в России… это было в Саратове, кажется. Нет, в Самаре! И я потерял визу. Листок с визовой отметкой выпал из паспорта, наверное — до сих пор так и не могу понять, как я умудрился его потерять… может быть, много выпил: Россия, водка, сами понимаете. И выехать за пределы России я поэтому не мог. Пришлось остаться на десять дней, пока мне не выправят новую визу. Было мне одиноко, чувствовал я себя выброшенным на обочину жизни, и в самарском аэропорту я столкнулся с музыкантами. Навстречу мне шли ребята восточной наружности с инструментами, и я завязал с ними разговор… Рассказал им о своей печальной судьбе, а они мне: «Да что там, давай с нами, ты же музыкант? У нас тут концерты, сыграешь с нами!» Концерт, к слову, намечался в тот же день вечером. Они отвезли меня обратно в город, в гостиницу. Я понятия не имел, что это за группа, а это были «А-Студио»! И я, значит, играл с ними и подружился — вплоть до того, что мои партии есть на двух их альбомах. Они приглашали меня в Казахстан, я выступал с ними в Алматы… Собственно, так начались мои тесные отношения с Россией — я постоянно ездил сюда по приглашению моих друзей, «А-Студио», и где я только с ними не выступал — от роскошнейших концертных залов до каких-то закрытых вечеринок у непонятных людей мафиозного вида… Двадцать лет назад… это было занятное время, вы же помните, да? Ну и я начал обрастать какими-то связями в музыкальном мире России, что и привело в конце концов к выпуску этого альбома на Boheme Music.
ДАЛЕЕ: продолжение интервью Себастиана Штудницки
Я, конечно, всего этого не знал, и потому для меня тогда было несколько удивительным увидеть альбом немецких музыкантов со столь прогрессивной на тот момент музыкой выпущенным на российском лейбле. Да еще и с участием российского звукорежиссера и продюсера!
— А, я понимаю, о ком вы говорите, о XMZ! (XMZ — псевдоним звукорежиссера и музыканта Ильи Хмыза, одного из основателей проекта «Malerия», известного также по сотрудничеству с Инной Желанной и Антоном Батаговым. — А.Л.). Дело в том, что там, в аэропорту, первым, с кем я заговорил, оказался как раз Илья — он тогда был звукорежиссёром «А-студио». Он бегло говорил по-немецки: его отец работал в посольстве, и Илья долго жил в Берлине; мы быстро стали близкими друзьями. Мы общались, когда я приезжал, чтобы играть с «А-Студио», с моими проектами, я привозил его в Германию, он много работал с немецкими группами — да и сейчас, к примеру, работает с De-Phazz.
Как вы пришли от классики, которой учились, к джазу?
— Это случилось, кажется, когда мне было лет четырнадцать. Я нашел где-то пластинку польского диксиленд-оркестра, и меня эта музыка так раззадорила, что я в школе сколотил диксиленд, и играли мы репертуар именно с той польской пластинки! Потом меня увлек фьюжн в изложении Чика Кориа, к примеру, и только после этого я открыл для себя Чарли Паркера… А потом ко мне попали записи Майлза Дэйвиса — и мне открылся целый огромный мир! Вообще мне повезло: у нас был очень хороший преподаватель по фортепиано, он еще и возглавлял школьный ансамбль — он и помогал открывать все эти двери, в огромной степени.
А почему джаз, а не рок? В 14 лет рок, как правило, интереснее…
— Вообще для меня не было большой разницы: и то, и другое — музыка! Но, наверное, это потому, что я на трубе играл. Как трубачу, мне интересен был джаз: в нем я мог выразить себя, показать свой уровень владения инструментом. Будь я, скажем, барабанщиком, непременно бы ушел в рок-группу. А после джаза я увлекся электроникой — так, кстати, и появился состав Orbit Experience. Я тогда несколько разочаровался в джазе, который представлял собой по большей части бесконечную череду тенор-саксофонистов с их занудными соло. Очень сложная технически и очень скучная музыка. А техно, особенно в минимал-версии, было весьма интересным.
Но ведь и в нем вы не отвергали импровизации, не уходили далеко от джаза!
— Да, мне нравится находиться где-то между. Соединять разные стилистики. Мне кажется, в них больше общего, чем разницы. И кстати, — я выбрал барабанщика своего трио не в последнюю очередь потому, что он большой поклонник минимал-техно. Я думаю, что временами на наших концертах звучит чистое техно! И дело не в использовании электроники, а в подходе к исполнению музыки, в использовании техно-манеры — ритмически, композиционно…
У вас в бэкграунде — работа с такими разными коллективами, как «А-Студио» и Mezzoforte, вы играли с тромбонистом Нильсом Ландгреном, проектом Jazzanova, барабанщиком Вольфгангом Хафнером… Какой опыт оказался наиболее интересным для вас, значимым для вашего собственного творчества?
— Каждый состав чем-то интересен. Вот, например, в прошлом году я гастролировал — практически параллельно — с Ландгреном, Jazzanova и Mezzoforte. Что это значит? Что я все время был в дороге, недосыпал. Это непростой опыт, выматывающий, но в то же время очень важный. Это приучает быть на сцене как дома. Выходя на любую сцену, я чувствую себя свободно. При этом неважно, что это за сцена — фешенебельный концертный зал или маленький клуб. Честно говоря, наиболее вдохновляющими для меня были самые странные концерты — на фестивале в Индонезии, где не работало вообще ничего, или в Индии, Сибири, Гренландии, в Пакистане… Я люблю путешествовать, мне интересно встречаться с людьми, и это тоже входит в гастрольный опыт. Потом, работая с Ландгреном, например, получаешь невероятной силы энергетический посыл сразу, как только выходишь на сцену, и он держится еще несколько дней после концерта. С Mezzoforte, группой, словно бы законсервировавшейся в 1980-х, ты имеешь дело с невероятного уровня профессионалами, у которых всегда есть чему поучиться. А Jazzanova — это веселье на техно-фестивалях, тоже необычный для джазмена опыт.
Как трубач, кого бы вы назвали своим героем — Чета Бейкера или Майлза Дэйвиса? Вопрос, конечно, провокационный, но все-таки?
— Хм, даже не знаю, что сказать… Понимаете, я же играю и на трубе, и на фортепиано, так что я не могу считать себя просто трубачом — я музыкант. С точки зрения именно трубача — конечно, Чета с его звуком, с его проникновенной манерой. Но как музыкант я отдам предпочтение Майлзу с его невероятно широким видением, с его гениальностью, с его первооткрывательским азартом.
Вы не только исполняете музыку и записываетесь — вы еще и преподаете в Дрезденской Высшей школе музыки имени Карла Марии фон Вебера. Что вам дает, как музыканту, этот род деятельности?
— Буду честен: это — хороший приработок. Преподавание в Германии неплохо оплачивается, и мне оно дает возможность не искать заработка на стороне, а сконцентрироваться на собственной музыке. Я не играю в других составах — только со своими музыкантами. Это очень здорово. Что же касается самого процесса, то преподавание — увлекательное занятие, оно вдохновляет. У меня прекрасные, очень азартные студенты, они очень сконцентрированы на своих занятиях. Я преподаю трубу, но больше люблю занятия ансамблем. Мне очень нравится собирать своих студентов в составы, заставлять их прислушиваться друг к другу, быть внимательными, понимать партнеров. Я и сам с ними играю — с большим удовольствием. Это, конечно, отнимает энергию — но и дает серьёзную отдачу.
В Москву вы приезжаете с новым проектом, Memento. Расскажите о нем подробнее, пожалуйста.
— О, с радостью! Я всегда с удовольствием занимался оркестровкой — и на заказ, и для себя; мне очень нравится звучание струнных, как в больших оркестрах, так и в камерных составах. Наверное, это от папы-дирижёра. И я всегда мечтал сделать что-то с оркестром. Я много аранжировал струнных для разных поп-проектов… и вдруг подумал — пора наконец сделать что-то для себя! Так, собственно, и начался Memento. Это — сочинение для джазового трио и камерного оркестра или струнного квартета, у меня есть разные версии. Там есть компонированные фрагменты, есть пространство для импровизации, есть ритмизированные фрагменты в техно-манере — очень разнообразный проект, и в то же время целостный. Я им очень доволен.
Есть еще один момент — c Memento можно работать в разных странах, включая в состав местных музыкантов: так, в Баку мы играли с тамошним филармоническим квартетом, в Москве я буду играть с московскими музыкантами… и всякий раз это — новые эмоции, немного иные акценты, каждый раз музыка переживается заново, это восхитительное ощущение!
Слово «memento» по-латыни означает «помни», и, как правило, употребляется как часть выражения «memento mori» — «помни о смерти». Вы имели это в виду, называя так свое сочинение?
— Честно говоря, я не часто думаю о смысловом наполнении названий моих композиций. Это вообще для меня всегда проблема, потому что я не думаю словами — скорее, визуальными образами или созвучиями. Для меня важнее то, как звучит слово, как оно перекатывается на языке, как его чувствуешь, чем что оно значит. «Memento» звучит и выглядит отменно, оно не длинное и не короткое, в нем есть повторение, в общем, идеальное название. И то, что я узнал значение этого слова, меня не смущает — наоборот.
Какую музыку вам нравится слушать — именно как слушателю, а не композитору, музыканту, преподавателю?
— По большей части я люблю слушать тишину. В парке, в лесу, в деревне, особенно ночью, когда тишина полна неясных созвучий. Если говорить о музыке, то часто слушаю записи своих друзей-музыкантов, слушаю то, что приходит мне, как организатору фестиваля XJAZZ… И еще — переслушиваю любимые записи, которые знаю наизусть. «Гольдберг-вариации» Баха в исполнении Глена Гульда, альбом Майлза Дэйвиса «Kind Of Blue», альбомы Стиви Уандера… Если, скажем, вы предложили мне выбрать что-то одно, то это, конечно, был бы Глен Гульд.
Есть ли у вас какие-то хобби, помимо музыки?
— Я очень люблю плавать. Лет пять назад я старался плавать по возможности ежедневно. Причем я люблю долгие заплывы, на пару часов. Сейчас не так просто уделять этому внимание, потому что я разрываюсь между музыкой, гастролями, преподаванием — но всё равно стараюсь время от времени заходить в воду. Ну а главное мое занятие помимо музыки — мой маленький сын. Он — первый, к кому я иду, возвращаясь с гастролей.
ВИДЕО: Sebastian Studnitzky & Memento @ Berlin Philharmonic «Aegis»
httpv://www.youtube.com/watch?v=zcL-EEOEwj4
