Люди джаза. Владимир Маганет: «Импровизации к размышлениям» (к 80-летию)

4

13 февраля отмечает 80-летие Владимир Маганет. Пять лет назад бумажная версия «Джаз.Ру» опубликовала в №1-2013 воспоминания Маганета, который был в 60-е гг. джазовым барабанщиком, активным действующим лицом московской джазовой сцены. С удовольствием делаем их доступными сетевой аудитории. Доброго здоровья и долгих лет жизни, Владимир Соломонович!

Владимир Маганет (фото © Евгений Цукерман)
Владимир Маганет (фото © Евгений Цукерман)

Ещё в 1960-е гг. Владимир Маганет отошёл от активного музицирования и занялся театром. В энциклопедических справочниках он присутствует как доцент кафедры Режиссуры театрализованных представлений Московского университета культуры и искусств, режиссёр-постановщик культурных программ Олимпиады-80 и Дней города в Москве и Сочи. Но те, кто бывает в московском «Джаз-Арт Клубе» или на фестивале «Джаз в саду Эрмитаж», прекрасно знают Владимира Маганета в лицо: это один из самых стойких и преданных джазовых слушателей в Москве, хоть сам он уже почти и не играет (разве что иногда, на джемах). Тем ценнее взгляд на историю московского джазового сообщества, который Владимиру помогли подготовить к публикации Георгий Искендеров (Москва) и Гдалий Левин (Цфат, Израиль).

Владимир Маганет на джеме «Джаз Арт Клуба» в «Эссе» (фото © Леонид Селеменев)
Владимир Маганет на джеме «Джаз Арт Клуба» в «Эссе» (фото © Леонид Селеменев)

Intro. Very Slowly.

Утро 14 января 2010 года. Провожаем в последний путь большого музыканта, советского, российского джазового корифея Георгия Гараняна. В голове сумбурный поток мыслей — философствования о смысле жизни и уходе из неё, перемежающиеся с фрагментами тем «Django», «I Remember Clifford», гараняновской «Баллады».

Как это ни прозаично, но неумолимо наступает период жизни, когда поводом для встреч старых знакомых чаще всего становятся чьи-то похороны. Вот и здесь я встретил очень многих дорогих мне людей, музыкантов, любителей джаза, с которыми в последнее время, к сожалению, встречался редко. Это вполне естественно — я давно уже не практикующий барабанщик. Но всю свою сознательную жизнь моим «способом мышления» был и остаётся «all that jazz» (не суета, но жизненное кредо).

«Джаз, как образ жизни» — таким было подсказанное мной название телевизионного цикла передач, задуманного и реализованного Еленой Трофимовой — дочерью моего друга и коллеги, именитого гитариста и просветителя, народного артиста России Алексея Кузнецова.

Елена Трофимова и Алексей Кузнецов. Рязань, филармония, 2008 г. Фото © Людмила Васильева
Елена Трофимова и Алексей Кузнецов. Рязань, филармония, 2008 г. Фото © Людмила Васильева

Но эта программа не ставила задачу ответить на вопрос: как, почему вдруг, не спрашивая разрешения, джаз входит в наше бытие и становится вторым Я.

Theme. In bluesy mood.

Болезнь, вызванная вирусом джаза, неизлечима. Симптомы её разнообразны и в большей части индивидуальны. Несмотря на то, что подавляющая часть человечества обладает иммунитетом к этому вирусу, «недуг» этот не обошёл меня стороной и основательно повлиял на многие стороны моего бытия. Поэтому я на пороге юбилея, размышляя о прожитом, вспоминая, сопоставляя и анализируя, начинаю свои импровизации на тему «Jazz is The Credo of My Life».

Movement One. Shuffle boogie.

Далёким летом 1954 года судьба свела меня с молодыми людьми, которые приобщались к джазу по незабываемым радиопередачам легендарных комментаторов «Голоса Америки» Мари Силиберти (Marie Ciliberti) и Уиллиса Коновера (Willis Conover).

Мы тогда с дворовыми ребятами увлекались танцами. Однажды мой сосед по району Таганка, живший на Воронцовской улице в доме 1/3, взял меня с собой как приятеля-созерцателя на танцверанду в подмосковный парк «Кусково». Это был аккордеонист Боря Вейц, позже в публичной деятельности — под именем Борис Савельев — известный композитор, музыкальный редактор воскресной юмористической программы «С добрым утром» Всесоюзного Радио, один из редакторов детской передачи «Радионяня».

Боря очень хорошо владел инструментом. И это он открыл для меня передачи «Time For Jazz», «Jazz Hour», «Джаз для коллекционеров» и связанные с ними имена сотрудников радиостанции «Голос Америки». Между прочим, позднее он первый в Советском Союзе ввёл в джазовый ансамбль флейту.

В Кусково я поехал не просто так, а «по делу» — Боря сказал, что там будут играть очень хорошие музыканты. В «составе» оказались разные по социальному положению ребята: студенты вузов — тенор-саксофонист Алексей Зубов (МГУ) и начинающий (на танцах играл на гитаре и аккордеоне) Константин Бахолдин (МЭИС); трубач-стиляга Георгий «Жора» Гутман с коком на голове и «манкой» — белой толстенной микропористой подошвой ботинок, венчающих снизу брюки дудочкой с широкими отворотами; особенно экзотично для танцверанды выглядел молодой элегантный барабанщик Алик Черников, приехавший в чёрной «паре» — смокинг и брюки, белая рубашка, бабочка и чёрные лакированные туфли. Так выглядел мой отец, гобоист Соломон Маганет, когда уезжал на выступления с Эстрадным оркестром п/у Виктора Кнушевицкого. Продвинутая, по стандартам 50-х гг., техника игры Алика на барабанах вкупе с его артистизмом, его приличная (по тем временам) ударная установка сразили меня, и определили на будущее мой музыкальный инструмент. Это потом я понял, что стиль, манеру игры и поведения он перенял от Бориса Матвеева, одного из лучших барабанщиков того времени.

Борис Матвеев. Москва, 2005. Фото © Павел Корбут
Борис Матвеев. Москва, 2005. Фото © Павел Корбут

ДАЛЕЕ: продолжение воспоминаний Владимира Маганета 

Movement Two in few choruses. Medium swing. Modulations to different keys.

Благодаря Борису Вейцу я объездил множество подмосковных танцплощадок — Малаховка, Зеленоградская, Клязьма и т.д., где неизменно играли в разных составах молодые музыканты, в основном, студенты вузов. И я подумал — ну, в Москве-то, наверное, играют музыкально образованные профессионалы. И куда уж мне… — пока на одной из площадок не увидел одного известного в то время барабанщика. Вид у него был неряшливый, грудь нараспашку, в сандалиях на босу ногу (куда там Алику Черникову!) По какой-то причине он приехал без инструментов. Ну, то есть, положил на стул футляр от малого барабана (не барабан!), к спинке стула привязал алюминиевый штырь от нотного пюпитра, напялил на него самодельную тарелку (похоже, что из подноса) и стал «аккомпанировать» моим почти уже приятелям. Я был просто ошарашен. Стыд за него, праведное юношеское негодование привели меня к решению — я буду играть на барабанах!

В нашей школе (в 1954 г. я перешёл в 10-й класс мужской школы № 468) учился Олег Сизов, который был барабанщиком в Ансамбле песни и пляски имени В.С. Локтева Московского городского дома пионеров. Олег поведал мне, чтó нужно одолеть, прежде чем садиться за барабаны. Так у меня дома появился мешочек с песком и большие тяжёлые палочки-дубинки. Я стал делать первые упражнения по постановке рук и технике игры на барабане, и через некоторое время уже мог играть на «халтурах».

На московских танцевальных вечерах я с удивлением обнаружил, что на крупных студенческих площадках (чаще всего это были площадки ведущих московских институтов) играют те же музыканты, с которыми я познакомился летом на загородных танцверандах. На одном из таких московских балов Вейц познакомил меня с Владимиром Журавским — профессиональным барабанщиком, который и стал моим наставником и за которым с тех пор я неотступно следовал по концертам и «халтурам»; особое счастье испытывал, когда Володя позволял поиграть с его коллегами.

Владимир Журавский в кафе «Аэлита». Москва, начало 60-х гг. Фото © Михаил Кулль
Владимир Журавский в кафе «Аэлита». Москва, начало 60-х гг. Фото © Михаил Кулль

Будучи его учеником, я был вхож в круг более взрослых барабанщиков — Лаци Олах, Борис Матвеев, Владислав Глебас, Семён Самойлов (руководитель оркестра в знаменитом «Шестиграннике» — танцзале ЦПКиО им. Горького), Сергей Седых и ряд других, с которыми меня познакомил Володя.

Лаци Олах. Москва, 1978 г. Фото © Геннадий Шакин
Лаци Олах. Москва, 1978 г. Фото © Геннадий Шакин

С этими музыкантами я толкался на «бирже». Это была неофициальная биржа труда для музыкантов, благоговейное упоминание о которой не сходит с уст ветеранов по сей день. Там возникали сиюминутные ансамбли для разнообразных «халтур». В то время она ютилась на Неглинной улице, между входом в ресторан «Арарат» и «Щепкой» (театральным училищем им. М.С. Щепкина); там был подъезд, в котором находилась контора «Мосэстрады», и на улице перед ней, наряду с профессионалами, собирались музыканты-любители.

В 1956 году я стал посещать репетиции оркестра эстрадного коллектива ЦДРИ «Первый шаг», которым в то время руководил композитор Борис Фиготин. Вскоре Борис Семёнович передал этот оркестр в руки молодого талантливого Юрия Сергеевича Саульского. Саульский полностью изменил его стилистику и обновил состав. В этом биг-бэнде (см. статью Александра Салганника «По волнам памяти» в «Джаз.Ру» № 4/5-2012), собранном к проходившему летом 1957 года в Москве VI Всемирному фестивалю молодёжи и студентов и расформированном вскоре после фестиваля, выкристаллизовалась группа музыкантов: саксофонисты Георгий Гаранян и Алексей Зубов, тромбонист Константин Бахолдин, трубач Виктор Зельченко, пианисты Николай Капустин и братья Борис и Юрий Рычковы, контрабасист и пианист Игорь Берукштис и барабанщики Александр Салганник, Александр Гореткин. Из них Витя Зельченко сколотил очень популярную в 50-х гг. джазовую «Восьмёрку», в которой довелось поиграть и мне. Этим музыкантам скрипач Слава Иванов обеспечил работу в престижном ресторане «Прага», что в начале Арбата.

На VI Всемирном фестивале молодёжи и студентов я увидел первых в моей жизни джазменов из-за границы — английский квинтет барабанщика Джеффа Эллисона и австралийский диксиленд — и, стоя рядом с их барабанщиками, как губка вбирал в себя секреты их мастерства.

А на «бирже» страждущие работы кучковались маленькими ансамблями и разлетались по танцевальным вечерам, свадьбам, банкетам и т.п. «халтурам».

На одном из таких мероприятий в каком-то вузе руководитель оркестра Плехановского института, весьма значимый в иерархии нашей «тусовки» аккордеонист Вилли Агронский, представил нам молодого светловолосого, курносого студента — гитариста Николая Громина.

Николай Громин на фестивале «Джаз-62». Москва, 1962 г. Фото © Владимир Садковкин
Николай Громин на фестивале «Джаз-62». Москва, 1962 г. Фото © Владимир Садковкин

В 1957 году, вскоре после этой «халтуры», профессионал высокого полёта, пианист Сергей Иванович Ефремов пригласил меня на работу на знаменитую в 50-х «точку» — демонстрационный зал модной одежды ГУМа. А я притащил с собой туда Колю Громина. В этом зале на контрабасе попеременно играли Заур Шихалиев, Игорь Берукштис и Игорь Куцевицкий. Работа была дневная. А с весны 1958 в вечернее время тем же составом, плюс тенор-саксофон (Адик Шейнин и на подмене Александр Зильбершмидт), мы играли в ресторане-поплавке «Буревестник», о чём в моей трудовой книжке появилась первая запись: «музыкант оркестра Комбината питания ЦПКиО им. Горького».

В демонстрационном зале произошло ещё несколько занимательных и судьбоносных встреч. На знакомство с Колей Громиным я пригласил Алексея Кузнецова, которого знал раньше, так как наши отцы играли в оркестре В. Кнушевицкого. С тех пор (начало 1958) эти гитаристы — друзья, и их дуэт вошёл в историю отечественного джаза.

Хай-хэт установки Premier, 1950-е гг.
Хай-хэт установки Premier, 1950-е гг.

И ещё — в этом же году на гастроли с показом мод в ГУМ приехал Рижский Дом моды, который для музыкального сопровождения привёз трио в составе: Раймонд Паулс — ф-но, Эгил Шварц (контрабас) и Харальдс «Харри» Брандо (ударные). В то время в Москве трудно было приобрести хорошие музыкальные инструменты, особенно фирменные. А Харри приехал с малым барабаном, хай-хэтом и педалью для бас-барабана от английской установки Premier. Ремесленников, пытавшихся выпускать подделки, было предостаточно. Один из них — токарь-виртуоз Алексей Кириллин — попросил меня раздобыть ему какой-нибудь оригинальный образец. Брандо любезно предоставил мне на несколько дней для копирования премьеровский хай-хэт. Однако по окончании гастроли рижанам пришлось уезжать без него, а мне густо краснеть и финансово заглаживать инцидент — Лёша запил и не смог извлечь фирменную машинку из формы для литья. Много лет спустя, при подготовке концерта в Кремлёвском Дворце Съездов, посвящённого 50-летию СССР (1972. — Ред.), я в качестве режиссёра этого мероприятия приехал в Ригу и встретился с композитором Раймондом Паулсом. Он передал мне привет от Эгила и Харри. И весело, без обид, мы помянули этот ужасный эпизод.

С осени 1958 я работал в квинтете Сергея Ефремова на первом этаже кафе «Националь», где ансамбль играл салонный джаз «под Джорджа Ширинга» в составе: Сергей Ефремов — ф-но, Адольф Шейнин — тенор-саксофон, Николай Громин — гитара, Игорь Куцевицкий — контрабас, и я за ударными. «Националь» тогда был одним из центров джазовой жизни города — на втором этаже играл ещё один коллектив: Николай Капустин, Борис (иногда его брат Юрий) Рычков — ф-но, Алексей Зубов — тенор-саксофон, Константин Бахолдин — гитара, тромбон, Игорь Берукштис — контрабас и Александр Гореткин — ударные. Но в январе 1959 руководство ВГКО (Всероссийское гастрольно-концертное объединение) обвинило музыкантов в пропаганде американского джаза, и оба состава были расформированы.

Movement three. Fast swing

Однако в 50-60-х г.г. джазовые музыканты не жаловались на отсутствие работы и возможности помузицировать. За короткую, но весьма насыщенную карьеру джазового барабанщика мне посчастливилось играть с лучшими московскими джазменами того периода.

В Москве открывались джазовые кафе: «Молодёжное» («КМ») и «Аэлита», за ними — «Синяя птица», «Романтики», «Экспромт».

Владимир Маганет в кафе «Экспромт». Москва, начало 60-х гг. Фото © Михаил Кулль
Владимир Маганет в кафе «Экспромт». Москва, начало 60-х гг. Фото © Михаил Кулль

И вот первый московский фестиваль «Джаз-62», который проходил в «КМ» с 5 по 7 октября 1962 года (подробнее см.: Михаил Кулль «Первый московский джаз-фестиваль — эхо через 50 лет», «Джаз.Ру» №6/7-2012. — Ред.). Для меня он прошёл словно в горячке. В первый день, то ли из-за работы в театре, то ли из-за занятости в одном из кафе, я опоздал к началу. Комсомольский патруль уже наглухо закрыл входную дверь. В кафе яблоку негде было упасть. Никакие доводы («я — участник!») не помогли. Я пошёл во двор сзади кафе, забрался на железную крышу лестницы, ведущей в подвал дома, и, прильнув к решётке окна, полуоткрытого от духоты в зале, пытался что-нибудь записать на магнитофон «Весна». Конечно же, ни шиша не получилось.

На следующий день я уже днём был в кафе — ведь вечером в программе наше выступление в квинтете: Анатолий Городинский — труба, Игорь Высоцкий — альт-саксофон, Альфред Григорович — ф-но, Юрий Маликов — контрабас, и я за барабанами.

Выступление квинтета в «КМ» на фестивале «Джаз-62». Москва, 1962 г. Фото © Владимир Садковкин
Выступление квинтета в «КМ» на фестивале «Джаз-62». Москва, 1962 г. Фото © Владимир Садковкин

А в джазовом сообществе появляются новые имена. Виталий Клейнот и Андрей Товмасян скрупулёзно изучают американский язык джаза и постоянно заставляют своих друзей упорно заниматься тем же.

Виталий Клейнот (ts) и Андрей Товмасян (tp) в «КМ». Москва, начало 60-х гг. Фото © Владимир Садковкин
Виталий Клейнот (ts) и Андрей Товмасян (tp) в «КМ». Москва, начало 60-х гг. Фото © Владимир Садковкин

Владик Грачёв истово пропагандирует традиционный джаз. Герман Лукьянов экспериментирует с молодыми джазменами в своей домашней студии. Заявляет о себе Леонид Чижик, очаровывает своей игрой Сергей Мартынов. В Москве возникла бакинская «джазовая диаспора». Появляются новые молодёжные джазовые кафе, имена, составы. Возник и квартет — Владимир Кулль (ф-но), Алексей Кузнецов (гитара), Владимир Смоляницкий (контрабас), Александр Салганник (позже — я) за барабанами.

В это же время мы (три «В» — В. Кулль, В. Смоляницкий, В. Маганет) выступали, как ансамбль «ВВВ», в «Синичке» («Синяя Птица». — Ред.), «Экспромте» и других кафе.

Ансамбль «ВВВ» (В. Смоляницкий, В. Маганет и В. Кулль) в 2012 году. Москва, «Джаз Арт Клуб». Фото © Рафаэль Аваков
Ансамбль «ВВВ» (В. Смоляницкий, В. Маганет и В. Кулль) в 2012 году. Москва, «Джаз Арт Клуб». Фото © Рафаэль Аваков

Играли сольные программы и, будучи неплохой ритм-группой, сопровождали выступления разных инструменталистов и вокалистов — в частности, гитаристов Алексея Кузнецова и Николая Громина, вокалисток Лолы Хомянц и Ирины Подошьян. С Ириной мы, вместе с главным комсомольским вожаком СССР Сергеем Павловым, съездили на фестиваль нефтяников Татарии, но песня это отдельная.

Последний раз я играл с квартетом на фестивале «Джаз-66».

Владимир Маганет. Москва, «Джаз-66» в ДК МИИТ. Фото © Михаил Кулль
Владимир Маганет. Москва, «Джаз-66» в ДК МИИТ. Фото © Михаил Кулль

Пьеса на тему песни Никиты Богословского «Тёмная ночь» за аранжировку Володи Кулля была отмечена жюри. Но на пластинку мы не попали, т.к. записи на ней предполагались не с фестиваля, а студийные. Мы же по разным причинам не могли собраться на запись. Беспечная молодость!
(Судя по всему, автор смешал здесь два события: по результатам Московского джаз-фестиваля 1965 г. лауреаты действительно записывались в студии, а вот «Джаз-66» стал первым фестивальным сборником в практике ВСГ «Мелодия», записанным непосредственно на концертах. Однако на этом сборнике действительно нет записи ансамбля Владимира Кулля. — Ред.)

Зато на пластинке «Джаз-67»… За две недели до фестиваля «Джаз-67» меня пригласил пианист Кулль-старший — Михаил — сыграть фестивальную программу в его комбо а-ля J.J. Johnson & Kai Winding Quintet: тромбонисты Михаил Царёв и Игорь Завёрткин, на контрабасе — Леонид Шитов, плюс барабаны.

Квинтет Михаила Кулля на «Джаз-67». Москва, ДК МИИТ. Фото камерой М. Кулля
Квинтет Михаила Кулля на «Джаз-67». Москва, ДК МИИТ. Фото камерой М. Кулля

Выступлением на сцене этого фестиваля я завершил активное джазовое исполнительство — учёба в институте не оставляла времени для барабанов.
СЛУШАЕМ: Квинтет Михаила Кулля на фестивале «Джаз-67» — «В часы пик»


На чём же мне приходилось играть? У меня был разнокомплектный набор, в смеси с поделками искусных ремесленников.

К этому ещё одна история того времени.

Koto sound emulation on the piano: Lionel Bart’s «From Russia With Love» quotation

В 1964 году на гастроли в Японию отправляется коллектив актёров под руководством и с участием дуэта куплетистов Александра Шурова и Николая Рыкунина. Аккомпанирующим составом в группе были контрабасист Игорь Берукштис, кларнетист Борис Мидный и на барабанах — подменяя друг друга — Александр Гореткин и я. Ходила молва, что решили сэкономить на одном человеке. Выбор накатанный для загранпоездок: «лишним», как правило, оказывался барабанщик. Мой инструмент (малый барабан, тарелка и хай-хэт) ушёл с багажом группы раньше, и на нём там играл танцовщик Владимир Шубарин.

Paul McCartney’s «Back in the USSR» quotation

Гастроль эта запомнилась тем, что бригада вернулась в усечённом виде — двое музыкантов, к ужасу руководства Росконцерта, попросили в одном из западных посольств в Токио политического убежища (Берукштис и Мидный, ставшие первыми советскими «джазовыми перебежчиками» в США. — Ред.). И, в довершение, мой гастрольный «тройник» прибыл обратно в общипанном, нетоварном виде. Худо! А вот и добро — на моё заявление в дирекцию Росконцерта о возмещении материального ущерба руководство, и без того ошарашенное и перепуганное, выдало мне с базы оркестра Олега Лундстрема, только что получившего новый комплект инструментов, полную редкую («отработанную», но в прекрасном состоянии) установку малоизвестной европейской фирмы Majeur Con с тарелками швейцарской фирмы Paiste. (В названии установки чудится указание на то, что не всё так просто было с этой «малоизвестной европейской фирмой»: majeur con c французского переводится, мягко говоря, не вполне прилично, а по-английски имеет коннотацию «большое жульничество». Ну, впрочем, главное, чтоб хорошо звучало, да и Paiste тарелки вполне неплохие. — Ред.)

Не очень долго наслаждался я этим качественным инструментом — осенью 1966 года, заканчивая исполнительскую карьеру барабанщика, продал эту установку прекрасному музыканту, нереализованному комическому актёру Борису Новикову.

Борис Новиков. Москва, середина 60-х гг., кафе «Синяя птица». Фото © Владимир Садковкин
Борис Новиков. Москва, середина 60-х гг., кафе «Синяя птица». Фото © Владимир Садковкин

Однако наработанные годами творческие связи в джазовой среде помогали мне теперь уже и в театральной работе: так началось сотрудничество с Андреем Волконским в спектаклях «Сирано де Бержерак», «Всегда в продаже» и Юрием Маркиным в спектакле «Баллада о невесёлом кабачке». Это — джаз в театре, чем я увлечён по сей день.

Movement Four. Rubato atonality

Помню, в 1958 г. на «бирже» я познакомился с будущим лауреатом Ленинской премии, режиссёром и актёром, а тогда ещё заведующим музыкальной частью Московского Драматического Театра (на Спартаковской ул.) и… гитаристом, Борисом Горбачёвым.

El. guitar imitates mandolin tremolo

Режиссёр Андрей Александрович Гончаров только что возглавил этот театр и поставил спектакль по пьесе Артура Миллера «Вид с моста». Музыкальное сопровождение постановки осуществлял джазовый квартет в составе: Борис Горбачёв — электрогитара-лидер; Анатолий Хатала — электрогитара-ритм; Александр Захарченко — контрабас; и я за барабанами и тарелками. Это была скорее «салонная» музыка с этническим (итальянским) уклоном, но стиль и атмосфера — джаз. Борис привёл меня к Гончарову не просто так — ему нужно было поступить на режиссёрский факультет ГИТИСа, а Андрей Александрович не отпускал его из театра, требовал найти замену. Так стал я заведующим музыкальной частью театра, который вскоре переехал на Малую Бронную. А я ведь тоже мечтал стать режиссёром.

Вскоре А.А. Гончаров приступил к постановке спектакля по пьесе французского драматурга Марселя Эме (в переводе Александра Рейжевского) «Третья голова». Адюльтер и очень небольшое количество персонажей — сегодня это был бы (а может быть, ещё и будет) интересный коммерческий проект. Переводчик обозначил профессию главного героя — «джазовый певец». Эта особенность пьесы дала мне возможность уговорить Андрея Александровича собрать в театре для этого спектакля настоящую джазовую команду.

Так появились Валерий Пономарёв — труба; Юрий Воронцов — кларнет, саксофон; Альфред Григорович — ф-но и контрабас. Я играл на барабанах. Фред мне был нужен в качестве пианиста, ведь на контрабасе у нас играл штатный басист Александр Захарченко. Несколько незамысловатых композиций я попросил написать Виктора Зельченко. Музыку исполняли «вживую», сидя в кулисах сцены и, следя за игрой актёров, импровизировали в зависимости от ситуации на сцене.

Для следующего спектакля Гончарова по пьесе Юлиу Эдлиса «Девятый вал» мы дуэтом: Фред — контрабас, я — литавры и тарелки, записали «музыку моря», и уже Андрей Александрович импровизировал, выбирая эпизоды нашей фонограммы для той или иной сцены.

Джаз — импровизация. Театр — сиюсекундное измышление на заданную тему. Без этого невозможно добиться сопереживания зрительного зала. Примером тому — бесчисленное множество талантливейших импровизаций режиссёров, актёров, специалистов по звуку и свету на заданную драматургом тему. Это лишний раз убеждает меня в том, что воистину джазовость — это неотъемлемая сторона образа жизни творческого человека.

С той поры значительно расширился круг музыкантов, с которыми мне приходилось общаться и играть постоянно. Весной 1963 года мой учитель Володя Журавский уехал на гастроли, а меня оставил на замену в ансамбль Дома Журналистов, которым руководил студент Московского музыкально-педагогического института пианист Игорь Бриль. Остальные в ансамбле: Валерий Пономарёв — труба, Игорь Высоцкий — тенор-саксофон и Юрий Маликов — контрабас.

Летом 1963 года в Москве проходил международный кинофестиваль. Для обслуживания гостей пресс-бара фестиваля на 7 этаже гостиницы «Москва» руководство Дома Журналистов командировало наш ансамбль.

Игорь Бриль — p, Владимир Маганет — dr, около И. Бриля итальянская киноактриса Леа Массари. Москва, пресс-бар гостиницы «Москва», 1963 г.
Игорь Бриль — p, Владимир Маганет — dr, около И. Бриля итальянская киноактриса Леа Массари. Москва, пресс-бар гостиницы «Москва», 1963 г.

Как-то в пресс-бар зашла компания серьёзных «сердитых» молодых людей — творческий актив театра-студии «Современник» во главе с Олегом Николаевичем Ефремовым. С некоторыми из них я был знаком — с главным художником Петром Кирилловым мы работали у Гончарова над спектаклем «Третья голова».

В перерыве между концертными отделениями меня пригласили за стол и предложили перейти на работу в «Современник». Штатного оркестра у них никогда не было и, думаю, не будет. Тут мне надо было переучиваться — осваивать радиоузел, монтаж плёнки и работу режиссёра с композитором по музыкальному и звуковому решению. Но это приятные заботы.

Джаз продолжается. В работе над спектаклем «Сирано де Бержерак» (по пьесе Эдмона Ростана) я совершенно неожиданно для себя узнаю, что прямой потомок княжеского рода — клавесинист, органист, пианист, композитор, создатель и лидер ансамбля старинной музыки «Мадригал» Андрей Волконский — прекрасный знаток и исполнитель джазовой музыки, которую он синтезировал в музыкально-драматургическое решение спектакля.

Не помню, к сожалению, имён музыкантов, которых мы с Андреем пригласили тогда на запись, но абсолютно точно — в нескольких номерах импровизировал на флюгельгорне Герман Лукьянов. Тогда в «Качалке» (Дом звукозаписи на ул. Качалова, ныне Малая Никитская. — Ред.) запись производилась на километровых бобинах ленты. Один из номеров с импровизацией Германа (сцена в монастыре) я запустил вдвое медленнее. Получилась мистическая атмосфера из-за потустороннего глубокого звучания флюгельгорна.

Были и другие опыты с Волконским, было творческое знакомство с Микаэлом Таривердиевым, была встреча с Юрием Маркиным, не только контрабасистом и пианистом, но и композитором. Для спектакля «Баллада о невесёлом кабачке» по пьесе Эдварда Олби мне удалось убедить Галину Борисовну Волчек пригласить Маркина, тогда ещё молодого, неизвестного композитора. Галина Борисовна была художественным руководителем и исполнительницей главной роли в этом дипломном спектакле одного иностранного (западного) выпускника ГИТИСа. В результате этого сотрудничества родилось и было записано полтора десятка оригинальных пьес для биг-бэнда, выполненных Юрой на уровне лучших американских джазовых образцов. Для советского театра это тоже была новация.

Летом 1965 года сбылась моя мечта — я поступил учиться на режиссёрский факультет ГИТИСа к гению оперной режиссуры Борису Александровичу Покровскому по специальности «режиссура музыкального театра». И если до того я мог прихвастнуть только домашним музыкальным образованием, то в ГИТИСе я проштудировал и сольфеджио, и гармонию, и вокал, фортепиано, историю музыки, инструментоведение, анализ музыкальной драматургии. И, что самое главное, — режиссёрское чтение оперной партитуры. Этим с нами занимался сам Борис Александрович. Надо сказать, что режиссёрское чтение отличается от дирижёрского — нас учили импровизировать действиями актёров на сцене, опираясь драматургически на те или иные изменения в гармоническом, мелодическом и ритмическом плане партитуры. Все эти изменения зритель должен «увидеть», тогда как музыканту достаточно только услышать.

И я сделал для себя окончательный вывод: «Джаз — это способ мышления, философия, высказанная особым языком».

В 1968 г. я начал режиссёрскую практику, будучи студентом 3 курса ГИТИСа. Мой приятель, джазовый мультисаксофонист Миша Цуриченко, пригласил меня ещё осенью 1967 года, сразу после фестиваля «Джаз-67», на работу в НИИ «Станкопром», что был на Ленинском проспекте, в качестве режиссёра коллектива эстрадных миниатюр. А в 1968 году один из комсомольских активистов Олег Цыплаков предложил организовать в МГУ на Ленинских горах Студенческий театр эстрадных представлений. Так что на фестиваль «Джаз-68» меня уже пригласили в качестве режиссёра. Это был последний фестиваль перед большим перерывом, очень представительный (как по составу музыкантов, так и членов жюри под председательством композитора Вано Мурадели). Безусловно, тогда я мало что умел как режиссёр, да и музыкантам, в основном, режиссура была «до фонаря». Но некоторые из них были очень довольны созданием определённой атмосферы. Барабанщик Валерий Буланов, допустим, очень подробно расписал мне, как должен поквадратно меняться свет на его соло, а Лёша Зубов очень просил подобрать световую интонацию к исполняемым его составом мугамам. Фестиваль проходил в ДК им. Горбунова, на большой сцене, с очень приличным, по тому времени, световым оборудованием. А главное, этим оборудованием управлял очень молодой и не очень равнодушный человек. Поэтому со сменой световой картинки удавалось попадать, что называется, в долю. Я уже не говорю о точных ярких вспышках на туттийных акцентах. Зрелище это было довольно интересное.

General pause

О выступлении на этом фестивале, да и всех последующих мероприятиях уже не могло быть речи, так как, отлучённый от барабанов во имя постижения премудрости режиссёрского ремесла, я рисковал бы стать героем известных в музыкальных кругах анекдотов:

— Какая разница между барабанщиком и басистом?
— Пол-такта!

или

— Что общего между барабанщиком и философом?
— Оба рассматривают время как абстрактное понятие.

Да и мудрость: «Быть барабанщиком в России, — все равно, что быть балалаечником на островах Зеленого Мыса…» не так уж далека от истины.

Legato swish by wire brushes

Раз уж зашуршали анекдоты, то расскажу «под сурдинку» и одну быль. Помните Серёжу Седых? Он был техничным и с хорошим вкусом барабанщиком, и у него дома в переулке Головина, что на Сретенке, был склад и производство всего, что касается ударных инструментов. А вот связанная с ним (хотя на его месте мог оказаться и я) забавная, хотя и жутковатая по тем временам, история…

В то время (конец 50-х гг.) была традиция в американском посольстве (тогда на Моховой ул., 15) на Рождество приглашать советских джазменов для музыкального сопровождения культурных программ, включая танцы. Тогда для нас новогодняя кампания длилась с 24 декабря по 15 января и не прекращалась ни днём, ни ночью — утренники, вечера, ночные балы.

Можете себе представить посольское изобилие продуктов, напитков, фруктов, овощей, сигарет и т.д. Музыканты, у которых рябило в глазах, частенько прихватывали всё, что оставалось на столах нетронутым, и украдкой выносили из здания посольства по большой мраморной лестнице. На этой лестнице, провожая гостей и музыкантов, стоял посол собственной персоной (тогда это был Луэллин Томпсон) и каждому уходящему пожимал руку.

Серёжа, нагруженный немалым количеством зачехлённых инструментов, ухитрился втиснуть за пазуху торт. Он шёл, поддерживая его правой рукой. И, когда он ответил на рукопожатие Томпсона, торт вынырнул из-под полы пальто и…

Rising drumming with further tough Gock Rim Shot (the bead of the stick in the center of the Snare Drum)

…плюхнулся на ступени лестницы, тут же приняв нетоварный вид. Ни один мускул лица посла не дрогнул.

Когда Серёжа доехал до своего дома, у подъезда уже стояла посольская машина (откуда они узнали адрес?!) — ему был доставлен новенький торт.

Movement Five. Reprise. Tutti in modern jazz style

Вот и XXI век наступил.

6 сентября 2008 года, в день рождения Алексея Кузнецова, на сцене Московского международного Дома музыки, состоялся большой гала-концерт-презентация DVD «Алексей Кузнецов: полвека в джазе». Меня пригласил юбиляр — как я думал, в качестве гостя, помощника. Но «маэстро» с ведущим Владимиром Каушанским дали новое название ансамблю Владимира Кулля — «Дети Коновера», т.к. много лет назад в эфире радиостанции «Голос Америки» прозвучала «Evening Song» — обработка в стиле босса-нова «Вечерней песни» Василия Соловьёва-Седого, сделанной Володей Куллем и исполненной его квартетом на московском фестивале «Джаз-65». И мне, более сорока лет не бравшему палочки в руки, пришлось подменить одно «коноверское чадо», бывшего коллегу по квартету Сашу Салганника (с 1993 г. на ПМЖ на родине папаши Коновера), сходу вспомнить, как обращаться с босса-новой. Дрожал я от волнения, словно осиновый лист.

С тех пор я вновь активно в джазовой среде, общаюсь с музыкантами в джаз-клубах Москвы, иногда даже поигрываю с ветеранами на джемах, принимаю посильное участие в культивировании, пропаганде этого образа жизни.

С 1995 года я работаю в Московском Университете культуры и искусств — режиссёр, доцент кафедры режиссуры театрализованных представлений.

Как-то я предложил студентам поимпровизировать на тему стихотворения Корнея Ивановича Чуковского «Муха-Цокотуха». Среди студентов этого курса учился бас-гитарист из джаз-ансамбля «XXI век» Андрей Шило, который окончил очень известную музыкальную школу Петра Петровича Петрухина.

Андрей принёс большой набор джазовых композиций, и таким образом определился стиль курсового театрализованного представления. А в 2004 году был написан сценарий, разыграно крутое революционное действо — «Крутится рулетка, играет джаз». А вот сейчас мы с Валерой Пономарёвым (он на сегодняшний день написал 80% музыки) предлагаем всем проект уникального джазового шоу с тем же названием, но для биг-бэнда и актёров всех возможных жанров зрелищных искусств.

Кроме того, в моей голове давно уже созрел план одной из восьми джазовых опер, написанных Юрием Маркиным, премьеры которых проходили в «Джаз-Арт Клубе», находившемся тогда (до 2000 г.) на Беговой улице. Не буду сейчас открывать название оперы, потому как «хочешь насмешить Бога — расскажи Ему о своих планах». Я очень надеюсь, что в недалёком будущем мы с вами обязательно обсудим рождение нового джаз-театра, идея которого так давно витает в воздухе — театра, где в теснейшем контакте сливаются и актёры, и музыканты, и драматургия, и все без исключения говорят языком джаза.

Лично я об этом мечтаю более 50 лет.

Одна из моих выпускниц, Светлана Белоус, во дворце культуры «Химик» в подмосковном Воскресенске организовала вместе со своим отцом Спартаком Чубаревым (джазовый трубач, с которым я знаком со второй половины 50-х) джаз-ансамбль «Метроном». Больше того, им удалось, благодаря директору ДК Алле Орловой и подвижничеству Алексея Кузнецова, учредить подмосковный студенческий фестиваль «Татьянин джаз», который с 25 января 2008-го уже какой год подряд проходит в «Татьянин день». Я был приглашён туда в качестве члена жюри со стороны ученицы, но встретился там с Алексеем Алексеевичем; и с тех пор мы очень успешно продвигаем эту программу. На этот фестиваль приезжают музыканты-студенты со всей области, из Московского джазового колледжа, московских институтов. Погрузился с головой в жизнь организованного там же джаз-клуба (инициатор и организатор — сам Спартак Николаевич, который, к великому сожалению, умер в 2010 году, за две недели до 3-го фестиваля).

Уже много лет я постоянно посещаю «Джаз-Арт Клуб» (президент Александр Эйдельман), где бы он ни располагался. Принимаю посильное участие во всех возможных мероприятиях клуба и делаю это с огромным удовольствием. С этим клубом я познакомился ещё на Беговой, 5, в одном из залов театра «Вернисаж». Я был дружен и с главным режиссёром театра Юрием Непомнящим, и с заведующим музыкальной частью — композитором, режиссёром Валерой Журжалиным (мы с ним учились в ГИТИСе). Ещё с тех времён мне очень понравилась атмосфера в клубе, очень человечная, с желанием не просто проводить джазовые вечера, концерты, но подходить всякий раз к их проведению творчески, оригинально, не пропуская ни малейшего повода для воспоминаний об истории развития нашего многотрудного движения.

В «Джаз-Арт Клубе» я, на мой взгляд, нашёл свой дом. Спасибо всем, с кем изредка встречался по жизни, и с кем теперь имею возможность еженедельно (!) вспоминать то живое время — 50-60-е гг. прошлого века.

Ветераны джазового движения: Владимир Маганет, продюсер Виктор Дубильер, пианист Игорь Бриль, старейшина московской джазовой критики Алексей Баташёв. Сентябрь 2017, фото © Александр Забрин
Ветераны джазового движения: Владимир Маганет, продюсер / коллекционер Виктор Дубильер, пианист Игорь Бриль, старейшина московской джазовой критики Алексей Баташёв. Сентябрь 2017, фото © Александр Забрин

Я безмерно благодарен организаторам ежегодного международного фестиваля «Джаз в саду Эрмитаж» Михаилу Грину и Евгению Балашову за ежегодные два дня огромного счастья человеческого общения. Вот уж где я встречаюсь с наибольшим количеством друзей-музыкантов, в том числе из моего более чем полувекового прошлого. Не буду перечислять; наверняка, это только малая толика — имена тех, с кем я успел пообщаться. Это затянуло бы и без того длинную композицию.

Final with cadence ad libitum. Single strokes (not associated with the rhythm) on the snare drum rim.

! ! ! ! ! ! ! ! ! ! Это дробные, вне ритма, удары палочкой по ободу малого барабана — старый, почти забытый условный приём лабухов, призывающий коллег на коду, завершение пьесы.

…«От фонаря и на коду!»…

Coda.




реклама на джаз.ру

4 - НАПИСАНО КОММЕНТАРИЕВ

  1. Володя, поздравляю!
    Давай считать, что тебе не 80, а два раза по 40!
    Ты очень позитивный человек. Всегда рад тебя видеть.

    Обнимаю,

  2. Прочитал с огромным удовольствием. Счастлив, что довелось приложить «руку» к одному из фрагментов чудесного рассказа.

  3. Вовка, с некоторым опозданием поздравляю с девятым десятком, спасибо за неиссякаемую энергию в деле популяризации джаза! Будь и дальше таким же добрым, улыбчивым и отзывчивым! Здоровья тебе и всяческого благополучия!

Добавить комментарий для Михаил Грин Отменить ответ

Пожалуйста, напишите комментарий!
Пожалуйста, укажите своё имя

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.